АКТЕОН - Страница 39

"Мать!" - говорит… Имей он уважение к матери - против этого ни слова, да на что же у человека царь-то в голове? как же не жить своим умом?.. Притеснили эту бедную Ольгу

Михайловну так, что ни на что не похоже… выводят сплетни по целой губернии, расславили ее на всех перекрестках… да и меня вмешали в эту историю… А учитель мой человек отличный, тихий, благородный… я бы с ним целый век не расстался… Ну, да уж зато какой же я аттестат ему дам, черт возьми! в золотую рамку может повесить просто!..

Вишь, злоба какая! Осмелиться наказать чужого человека!.. Погоди, вот я все их ухищрения обнаружу; я заставлю замолчать целую губернию! Да, я таков… со мной не шути.

Андрей Петрович, который в продолжение всей своей жизни брал только перо для того, чтоб подписывать свое имя, - схватил лист почтовой бумаги и в один присест написал к Петру Александрычу следующее:

"Милостивый государь мой после таких поступков с вашей стороны каков был последний поступок с моим человеком, который принес письмо от учителя к вашей супруги, я не вхожу в рассмотрение по приказанию Вашему или вашей Матушки сделано то, а имею только честь объявить вам, что буде хто из ваших крестьян либо дворовых после сего покажется в моей деревне покровке новоселовке тож то не применет с ним последовать такоеже наказание коему у вас подвергся мой человек. - Засим имею честь быть ваш слуга Андрей Боровиков".

Письмо это не произвело сильного действия на Петра Александрыча; он даже жалел втайне о нечаянной вражде своей с Андреем Петровичем; зато оно чрезвычайно раздражило Прасковью Павловну.

- Ах он, бессовестная душа! низкий человек! - восклицала она. - Уж недаром у меня всегда на сердце было что-то против него!.. Правда, говорят, что все к лучшему, теперь я верю этому… Ну, если бы я выдала Анеточку за него, ведь он погубил бы ее, совсем погубил!.. У кого же нам теперь взять музыкантов для сговору и для свадьбы?.. Вот беда!..

Сговор и свадьба должны были совершиться в губернском городе, где пламенный жених нетерпеливо ожидал избранницу своего сердца. Прасковья Павловна целые дни проводила в сборах и приготовлениях к 26-му сентября: этот день назначался для выезда из села Долговки. Петр Александрыч приглашен был посаженым отцом, а Фекла Ниловна посаженою матерью со стороны невесты.

Дочь бедных, но благородных родителей с тех пор, как торжественно была объявлена невестой, находилась в меланхолическом состоянии. Она беспрестанно вздыхала. Ее несколько тревожило, что жениха ее зовут Парамоном, но зато это окончательно утвердило ее веру в святочные гаданья. Имя Парамона, как известно читателю, впервые услышала она полтора года пред сим, в один из рождественских вечеров, когда робко и трепетно выбегала на улицу вопрошать судьбу о своей участи.

26 сентября утром, перед самым выездом своим из деревни, невеста пришла к

Ольге Михайловне.

- Ма-шер Ольга Михайловна, - сказала она, - я должна проститься с вами и поблагодарить вас за внимание ваше ко мне в продолжение всего времени, которое я жила здесь. Меня только убивает мысль, что болезнь мешает вам осчастливить своим присутствием мою свадьбу.

Произнеся это, дочь бедных, но благородных родителей скромно потупила глаза.

- Вы не сердитесь на меня, душенька? - спросила она после минутного молчания, взглянув с чувством на Ольгу Михайловну.

- За что же-с?

- Вы могли думать, что я была отчасти причиною неприятностей, которые последнее время терпели вы от Прасковьи Павловны, а я, клянусь вам, всегда еще удерживала ее, сколько могла, хвалила ей вас…

- Очень вам благодарна.

- Мне всегда так жалко было на вас смотреть; я всегда самое искреннее участие принимала в вас… Позвольте мне быть уверенной, что мы расстаемся с вами без всяких неприятностей?

- Совершенно. Желаю вам всякого счастия.

Дочь бедных, но благородных родителей поцеловала Ольгу Михайловну и заплакала.

Все было готово к отъезду. Прасковья Павловна, Семен Никифорыч, Петр

Александрыч и невеста, в салопах и шинелях, присели минуты на две, как это обыкновенно водится; потом помолились; потом Прасковья Павловна начала рыдать и благословлять свою Анеточку; потом все пошли к карете, где ожидали их мрачный Антон и вечно цветущая Агафья.

В эту самую минуту Илья Иваныч, приехавший в тележечке на одной лошадке, подбежал к отъезжающим.

- Ах, Илья Иваныч! - закричал Актеон.

- Эге! Илья Иваныч, - произнес Семен Никифорыч.

- Илья Иваныч! Илья Иваныч! - пропищала Прасковья Павловна с Анеточкой.

- Мое почтение-с. А я привез вам новость-с. Село Козмо-Демьянское графа

Воротынцева продано совсем, с померанцевыми деревьями-с, с фабрикой, с домом и со всеми угодьями за миллион двести тысяч-с.

- Кому? кому? - закричали все в один голос.

- Дмитрию Васильичу Бобынину.

- Вздор! - вскрикнула Прасковья Павловна, обомлев.

- Ей-богу-с. Уж и купчая, говорят, совершена-с… Да в городе вы всё сами узнаете.

Прасковья Павловна бросила значительный взгляд на сына.

- А вы куда-с едете? - спросил Илья Иваныч.

- Ах, батюшка, да разве ты не знаешь? Везу отдавать замуж Анеточку.

- Поедемте-ка с нами, - сказал Актеон, - как будет весело, какие будут обеды, ужины!.. - Он подумал: "Ай да Дмитрий Васильич! Как-то я, выручу от него деньги, отданные на филатуру?"

- Вы, Илья Иваныч, сядете там сзади, в тарантасе, с Настей и с Машей, - заметила

Прасковья Павловна.

- Как же, я жене и детям ничего не сказал-с! Разве с моим мужичком послать их уведомить, что я, дескать, с вами в город поехал?

- И прекрасно. Так решились?

- Решился-с.