АКТЕОН - Страница 30

На крыльце небольшого домика стояли с разинутыми ртами и с выпученными глазами какие-то мальчишки в серых куртках домашнего сукна.

- Дома ваш барин? - спросил у них Гришка, спрыгивая с облучка.

Мальчишки молчали.

- Эй вы, щенки! вас спрашивают. Слышите?

- Кого вам надо? - сказал один из мальчиков, почесываясь. - Тятеньку, что ли?

- Какого тятеньку! Пошел, дурак!

Гришка помог барину своему вылезть из пошевней и взбежал в сени. В сенях у двери стоял чан с водой и несколько кадочек. Он начал стучать в дверь.

- Кто там? - раздался грубый женский голос. - Чаво надо?

- Гости приехали; дома ли ваш барин?

Голос смолк, и минуты через три дверь, запертая изнутри железным засовом, заскрипела и отворилась.

- Сюда, батюшка, сюда, кормилец! - сказала баба, кланяясь Гришке. - Кто вы такие?

- Да здесь ли живет Прокофий Евдокимыч? - спросил Петр Александрыч.

- Здесь, кормилец, здесь. Палашенька, скажи барину, что гости приехали.

Баба обернулась к девочке, которая выглядывала из-за нее.

- Погоди, кормилец, погоди, вот она сейчас воротится. Барин ответ даст.

Девочка минут через пять воротилась.

- Какие гости, спрашивает барин, - запищала она.

- Какие же вы гости, батюшка? как о вас сказать? - спросила баба, смотря на Петра

Александрыча и на Гришку.

- Скажи, что приехал помещик из села Долговки.

- Отколева?

- Из села Долговки, дура! - закричал Гришка.

- Долговские. Вишь!

Баба ушла.

Петр Александрыч стоял в ожидании бабы, не снимая своего медведя, потому что в передней Прокофья Евдокимыча было несравненно холоднее, чем на дворе.

- Может ли это быть?.. - послышался минут через десять слабый голос во второй комнате, - где?.. Ты врешь…

- Врешь! чаво врать? - отвечала баба. - Посмотри сам, батюшка.

Прокофий Евдокимыч в теплом, изорванном и истертом халате робко выглянул в переднюю.

- Петр Александрыч!.. - воскликнул он с видимым замешательством и замахивая полы своего халата… - Вы ли это?.. Сами беспокоились… Я не стою такой чести. Милости прошу, сударь… Извините. Лакеи мои все разбежались, а я больной… Не осудите…

Петр Александрыч снял шубу и вошел в следующую комнату.

- Сюда, сюда, - говорил старичок, пожимая одной рукой руку гостя, а другой придерживая полу своего халата. - Покорнейше прошу в гостиную… Вот так, на диванчик.

Голые бревенчатые стены этой гостиной украшались двумя пятнами в рамках, которые старичок принимал за картины, диваном и несколькими стульями, обитыми черной кожей…

Петр Александрыч смотрел на все это и не верил глазам своим.

Едва он уселся, как во всех дверных щелях засверкали глаза; двери немного раздвинулись - и обоего пола ребятишки, "полубарчонки", как обыкновенно звали их в доме, начинали высовывать из дверей свои головы.

- Чему я должен приписать честь видеть вас у себя?.. - Старичок закашлялся, исподлобья посмотрел на гостя и погрозил ребятишкам, которые мгновенно скрылись. -

Истинно не знаю, как вас благодарить.

Старичок поднялся со стула и поклонился гостю. Ребятишки снова показались у дверей…

- Я давно, признаться, сбирался к вам, - сказал Петр Александрыч.

- Очень благодарен… - Старичок кланялся. - Чем угостить мне вас, дорогой гость?..

Чайку не прикажете ли?.. Эй, Акулина, подай нам чаю… да и вареньица уж кстати… Не правда ли, и вареньица? - повторил он, посмотрев умильно на Петра Александрыча.

- Покорно вас благодарю… я…

- Не побрезгайте же моим угощением, дорогой гость.

Петр Александрыч не смел отказаться. Странный напиток, который старичок принимал за чай, был подан, и к нему на двух блюдечках медовое варенье, сверху посыпанное сахаром. Петр Александрыч, хлебнув немного из своей чашки и почувствовав нестерпимую горечь на языке, поморщился.

- Вареньица-то, пожалуйста, вареньица, - говорил старичок, кашляя.

- Я к вам, между прочим, с небольшой просьбой, - сказал Петр Александрыч, немного заикаясь.

Старичок вздрогнул.

- С какой, почтеннейший, с какой? Очень рад услужить, чем могу…

- Видите ли… мне крайне нужно на год или на полтора, никак не более, пятьдесят семь тысяч… Разумеется, мы сделаем заемное письмо; проценты…

- Пятьдесят семь!.. - Старичок вскочил со стула, озираясь кругом. - Боже мой!..

Он закашлялся и схватил себя за грудь. - Да отчего ж вы полагаете, что у меня есть такая огромная сумма?

- Я так думал… зная ваше состояние… Поверьте, ваши деньги будут в верных руках.

- Верного ничего нет на свете, ничего! - завопил старичок в отчаянии. - Какое состояние у меня!.. До тех пор, покуда я не продам все, что имею, до последней душонки, и не обращу всего в деньги, - я нищий, ей-богу, нищий. Неурожаи, голод…

Он опять закашлялся и начал стонать.

- Извините меня… ради бога, извините меня… Если б у меня было, например, хоть три тысячи… это я так только говорю… у меня и ста рублей в доме нет… я, чтоб угодить вам, заслужить ваше внимание, отдал бы последние; клянусь сегодняшним праздником…

- Так вы никак не можете удовлетворить моей просьбы?..

- Для вас… я готов был бы заложить все, что имею… - Старичок осмотрел кругом свою комнату. - Да у меня и вещей-то нет никаких… Видите ли, как я живу? Седьмой год домишко для себя собираюсь выстроить, и то не на что… А чайку-то не прикажете ли еще?

- Нет-с, я до чаю не охотник. Да и к тому же мне пора ехать… Я должен еще остановиться в городе у почтмейстера.

- А вареньица-то? хоть одну ложечку…

Насилу отвязавшись от Прокофья Евдокимыча и проклиная его внутренне, бросился Актеон в свои пошевни и горестно произнес:

- Домой…

- Маменьке мое почтение, супруге! - кричал старик, высовывая в форточку голову свою, на которую был напялен вязаный колпак.